Неточные совпадения
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот
доктор; он очень неглупый
малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно
меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал, оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
Возвратясь, я нашел у себя
доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская шапка. Я расхохотался, увидев эту
маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него лицо вовсе не воинственное, а в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.
— Благодетельница! — воскликнул Василий Иванович и, схватив ее руку, судорожно прижал ее к своим губам, между тем как привезенный Анной Сергеевной
доктор,
маленький человек в очках, с немецкою физиономией, вылезал не торопясь из кареты. — Жив еще, жив мой Евгений и теперь будет спасен! Жена! жена!.. К нам ангел с неба…
— Ты ее увидишь, Евгений; но сперва надобно побеседовать с господином
доктором. Я им расскажу всю историю болезни, так как Сидор Сидорыч уехал (так звали уездного врача), и мы сделаем
маленькую консультацию.
Не успел Клим напоить их чаем, как явился знакомый Варавки
доктор Любомудров, человек тощий, длинный, лысый, бритый, с
маленькими глазками золотистого цвета, они прятались под черными кустиками нахмуренных бровей.
Он представил себя богатым, живущим где-то в
маленькой уютной стране, может быть, в одной из республик Южной Америки или — как
доктор Руссель — на островах Гаити. Он знает столько слов чужого языка, сколько необходимо знать их для неизбежного общения с туземцами. Нет надобности говорить обо всем и так много, как это принято в России. У него обширная библиотека, он выписывает наиболее интересные русские книги и пишет свою книгу.
Повинуясь странному любопытству и точно не веря
доктору, Самгин вышел в сад, заглянул в окно флигеля, —
маленький пианист лежал на постели у окна, почти упираясь подбородком в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие в темных ямах, непонятливо смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
— Раздражение…
маленькая лихорадка, — говорил
доктор.
Мы вошли к
доктору, в его
маленький домик, имевший всего комнаты три-четыре, но очень уютный и чисто убранный. Хозяин предложил нам капского вина и сигар. У него была небольшая коллекция предметов натуральной истории.
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны,
доктор, с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка
маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
Еще
меньше может счесть себя виноватым острожный
доктор, свидетельствовавший арестантов.
В приемный покой вошли
доктор с фельдшером и частный.
Доктор был плотный коренастый человек в чесунчевом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был
маленький толстяк с шарообразным красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его.
Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал руки, послушал сердце и встал, обдергивая панталоны.
В
маленькой комнатке, которую
доктор занимал в нижнем этаже, царил тот беспорядок, какой привозят с собой все путешественники: в углу стоял полураскрытый чемодан, на стене висело забрызганное дорожной грязью пальто, на окне разложены были хирургические инструменты и стояла раскрытая коробка с табаком.
— У нас в клубе смешанное общество, — объяснила Хиония Алексеевна по дороге в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. — Можно сказать, мы устроились совсем на демократическую ногу; есть здесь приказчики, мелкие чиновники,
маленькие купчики, учителя… Но есть и представители нашего beau mond'a: горные инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики,
доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
Она судорожно ухватилась своей горевшей
маленькой рукой за его руку и в таком положении откинулась на подушку; ей казалось, что она медленно проваливается в какую-то глубокую яму, и только одна рука
доктора еще в состоянии удержать ее на поверхности земли.
Для своих лет
доктор сохранился очень хорошо, и только лицо было совершенно матовое, как у всех очень нервных людей;
маленькие черные глаза смотрели из-под густых бровей пытливо и задумчиво.
Разобраться в этом странном наборе фраз было крайне трудно, и Привалов чувствовал себя очень тяжело, если бы
доктор не облегчал эту трудную задачу своим участием. Какой это был замечательно хороший человек! С каким ангельским терпением выслушивал он влюбленный бред Привалова. Это был настоящий друг, который являлся лучшим посредником во всех недоразумениях и
маленьких размолвках.
Я воротилась к матери, она ничего, добрая, простила меня, любит
маленького, ласкает его; да вот пятый месяц как отнялись ноги; что
доктору переплатили и в аптеку, а тут, сами знаете, нынешний год уголь, хлеб — все дорого; приходится умирать с голоду.
Наш
доктор знал Петровского и был его врачом. Спросили и его для формы. Он объявил инспектору, что Петровский вовсе не сумасшедший и что он предлагает переосвидетельствовать, иначе должен будет дело это вести дальше. Губернское правление было вовсе не прочь, но, по несчастию, Петровский умер в сумасшедшем доме, не дождавшись дня, назначенного для вторичного свидетельства, и несмотря на то что он был молодой, здоровый
малый.
Целых три дня продолжались эти галлюцинации, и
доктор освобождался от них, только уходя из дому. Но роковая мысль и тут не оставляла его. Сидя в редакции «Запольского курьера»,
доктор чувствовал, что он стоит сейчас за дверью и что
маленькие частицы его постепенно насыщают воздух. Конечно, другие этого не замечали, потому что были лишены внутреннего зрения и потому что не были Бубновыми. Холодный ужас охватывал
доктора, он весь трясся, бледнел и делался страшным.
По всей вероятности, пан Казимир уехал бы в Сибирь со своими широкими планами, если б его не выручила
маленькая случайность. Еще после пожара, когда было уничтожено почти все Заполье, Стабровский начал испытывать какое-то смутное недомоганье. Какая-то тяжесть в голове, бродячая боль в конечностях, ревматизм в левой руке. Все это перед рождеством разрешилось первым ударом паралича, даже не ударом, а ударцем, как вежливо выразился
доктор Кацман.
В
маленьком домике Колобова, где жила Серафима с детьми, шел страшный переполох.
Доктора встретила в передней Харитина, бледная, но спокойная.
Доктор продолжал сидеть в столовой, пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то
меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался к самой его голове. Он очнулся, только когда к нему на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил...
— Необходимо их разъединить, — посоветовал
доктор Ефиму Андреичу, которого принимал за родственника. — Она еще молода и нервничает, но все-таки лучше изолировать ее… Главное, обратите внимание на развлечения. Кажется, она слишком много читала для своих лет и, может быть, пережила что-нибудь такое, что действует потрясающим образом на душу. Пусть развлекается чем-нибудь…
маленькие удовольствия…
Фонвизин уведомил меня, что не будет отказа, и ужасно приглашает побывать у них, — я с удовольствием туда отправлюсь, может быть, Дьяков, тамошний хваленый
доктор, что-нибудь хорошего со мной сделает, во всяком случае будет
маленькое развлечение от туринской хандры, которая как-то поселилась во мне с здешним воздухом и делает меня равнодушным ко всем прелестям города.
— И еще… — сказала Лиза тихо и не смотря на
доктора, — еще… не пейте, Розанов. Работайте над собой, и вы об этом не пожалеете: все будет, все придет, и новая жизнь, и чистые заботы, и новое счастье. Я
меньше вас живу, но удивляюсь, как это вы можете не видеть ничего впереди.
— Вставайте,
доктор! — кричала ему она, стуча рукою, — стыдно валяться. Кофейку напьемтесь. У меня что-то
маленькая куксится; натерла ей животик бабковою мазью, все не помогает, опять куксится. Вставайте, посмотрите ее, пожалуйста: может быть, лекарства какого-нибудь нужно.
— Сейчас, Дарья Афанасьевна, — ответил
доктор и через пять минут, совсем одетый, пришел в спальню, где куксилась
маленькая.
Доктор ожидал, что они своим
маленьким кружочком превесело проведут лето и наберутся силы на повторение пережитой зимней скуки, суши и дрязг.
Доктор Клименко — городской врач — приготовлял в зале все необходимое для осмотра: раствор сулемы, вазелин и другие вещи, и все это расставлял на отдельном
маленьком столике. Здесь же у него лежали и белые бланки девушек, заменявшие им паспорта, и общий алфавитный список. Девушки, одетые только в сорочки, чулки и туфли, стояли и сидели в отдалении. Ближе к столу стояла сама хозяйка — Анна Марковна, а немножко сзади ее — Эмма Эдуардовна и Зося.
Вышла нахмуренная,
маленькая, курносая Нина. Сохраняя на лице сердитое выражение и сопя от стыда, от сознания своей собственной неловкости и от усилий, она неуклюже влезла на стол.
Доктор, щурясь через пенсне и поминутно роняя его, произвел осмотр.
Кроме Мими, в комнате бабушки находились еще горничная Гаша, которая, как заметно было по ее гневному, раскрасневшемуся лицу, была сильно расстроена, и
доктор Блюменталь,
маленький рябоватый человечек, который тщетно старался успокоить Гашу, делая ей глазами и головой таинственные миротворные знаки.
— Merci за это, но еще, кроме того, — продолжала m-me Фатеева видимо беспокойным голосом, — мне
маленькое наследство в Малороссии после дяди досталось; надобно бы было ехать получать его, а меня не пускает ни этот
доктор, ни эта несносная Катишь.
Вскоре после того приехал
доктор. Оказалось, что это был
маленький Цапкин, который переменился только тем, что отпустил подлиннее свои бакенбарды… С Вихровым он сделал вид, что как будто бы и знаком не был, но тот не удержался и напомнил ему.
— Видите! — сказал
доктор и показал им голову. — Видите! — и он указал на отодранное ухо. — И вот эти
маленькие дырки в полтора вершка величины; ну, и подпишитесь ко всему этому! — прибавил он, показывая на осмотр, написанный Вихровым.
— Мне решительно не нужно
доктора, решительно! — возражала Фатеева. — У меня ничего нет, кроме как лихорадки от этого сырого воздуха —
маленький озноб и жар я чувствую, и больше ничего — это на свежем воздухе сейчас пройдет.
— Прежде мы солдатчины почти не чувствовали, а теперь даже болезнью от нее не отмолишься. У меня был сын; даже
доктор ему свидетельство дал, что слаб здоровьем, — не поверили, взяли в полк. И что ж! шесть месяцев его там мучили, увидели, что
малый действительно плох, и прислали обратно. А он через месяц умер! — вторит другой немец.
— Я знаю причину, почему
доктор изменяет нам, — заявил Сарматов, находившийся в самом игривом настроении духа. — Выражаясь фигурально, на его уста положила печать молчания
маленькая ручка прекрасной юной волшебницы.
— Хорошо вам толковать, Яков Яковлевич, — вступился Вершинин, — когда у вас ни кола ни двора. Отказали от места, поступил на другое — и вся недолга. На
докторов теперь везде спрос, а нашему брату получить место — задача не
маленькая.
Но когда она пришла в
маленькую, чистую и светлую комнату больницы и увидала, что Егор, сидя на койке в белой груде подушек, хрипло хохочет, — это сразу успокоило ее. Она, улыбаясь, встала в дверях и слушала, как больной говорит
доктору...
Мать кивнула головой.
Доктор ушел быстрыми, мелкими шагами. Егор закинул голову, закрыл глаза и замер, только пальцы его рук тихо шевелились. От белых стен
маленькой комнаты веяло сухим холодом, тусклой печалью. В большое окно смотрели кудрявые вершины лип, в темной, пыльной листве ярко блестели желтые пятна — холодные прикосновения грядущей осени.
Сквозь толпу офицеров, наполнявших
маленькую комнату, с трудом пробирается полковой
доктор Знойко.
Отбыв второй срок в остроге, Прокофий, этот бойкий, самолюбивый щеголь-малый, вышел оттуда совсем конченным человеком. Трезвый он сидел, ничего не делал и, сколько ни ругал его отец, ел хлеб, не работал и, мало того, норовил стащить что-нибудь в кабак, чтобы выпить. Сидел, кашлял, харкал и плевал.
Доктор, к которому он ходил, послушал его грудь и покачал головой.
Михайлов остановился на минуту в нерешительности и, кажется, последовал бы совету Игнатьева, ежели бы не вспомнилась ему сцена, которую он на-днях видел на перевязочном пункте: офицер с
маленькой царапиной на руке пришел перевязываться, и
доктора улыбались, глядя на него и даже один — с бакенбардами — сказал ему, что он никак не умрет от этой раны, и что вилкой можно больней уколоться.
Маленький, толстый, с большими черными бакенбардами
доктор подошел к нему и расстегнул шинель.
— Ну да-с, да! — произнес на это протяжно-укоризненным голосом
доктор. — Этого надобно было ожидать, — я вот тогда хотел ехать к Валерьяну Николаичу, а вы, gnadige Frau, не пустили меня; таким образом
малого, который, я убежден, был отличнейший господин, бросили на произвол судьбы.
Доктор, любивший
маленьких детей до страсти, не удержался и вскричал...
Шумилов, хоть и смело, но, по случаю
маленькой булавочки в голове, не совсем твердо ступая, повел
доктора в канцелярию, где тот увидел в поношенном синем вицмундире подслеповатого чиновника, с лицом, вероятно, вследствие близорукости, низко опущенным над бумагою, которую он писал, имея при этом несколько высунутый направо язык, что, как известно, делают многие усердные писцы.
— Видите… — начала она что-то такое плести. — Людмиле делают ванны, но тогда только, когда приказывает
доктор, а ездит он очень неаккуратно, — иногда через день, через два и через три дня, и если вы приедете, а Людмиле будет назначена ванна, то в этакой
маленькой квартирке… понимаете?..